Направо поглядишь – и опять глаз не оторвать. Изменилась архитектура, здесь она уже не карельская, а финская. Если карелы, как русские поморы, любят прямоугольные солидные дома из толстых бревен и эти дома отлично вяжутся с могучей и суровой лесоозерною природой севера республики, то здесь, на западе, где природа причудлива, нарядна и разнообразна, но стихии ее сведены к небольшим размерам, – миниатюрные леса, миниатюрные лужайки, заводи, рощи, горы, утесы, – ей под стать и другие архитектурные формы. Постройки изящны, легки, остроугольны и тоже нарядны, как природа, и тоже тяготеют к миниатюрности, к небольшим размерам.

В скалах лепится один из красивейших домов побережья – дом отдыха Союза композиторов. Остановив машину, взбегаем по ступеням, здороваемся с отдыхающими, и они показывают нам чудесную отделку дома внутри; опять дерево, только дерево, но какое же разнообразие в облицовке стен, карнизов, пола, потолка, в тяжелой и в то же время изящной мебели, в лестницах, в балконах…

Но вот вы подъезжаете к архитектурным группам целлюлозного завода "Питкяранта" и бумажной фабрики "Ляскеля", и здесь сочетание промышленности с сельским хозяйством раскрывается перед вами в самом пейзаже. Связующим звеном этого сочетания встают темные массивы густого карельского леса.

.  .  .

Завод встает возле воды, которая нужна ему, в окружении леса, которому тоже нужна вода, и в окружении дивных, медоносных пастбищ, которым нужен лес. Но места, где расположены обе промышленные группы, "Питкяранта" и "Ляскеля", не схожи, и потому не схожи архитектурно и сами заводы.

"Ляскеля" – в узком ущелье, постройки здесь сжаты, вытянуты в высоту, сгруппированы тесно и напоминают замок над искусственным рвом. "Питкяранта" раскинута шире; архитектурная группа красиво и органично встает над озером, а вокруг обдуманные детали, выдержанные в общем стиле, – подсобные, бытовые здания, киоски, дороги, тротуары, мостики, жилые дома – все это, легкое и изящное, связанное с линиями холмов и перелесков, гармонично разбегается от завода (или сбегается к нему) вместе с волнистою графикой пейзажа, не вступая нигде в разлад с природой. Так строили наши архитекторы рабочий заводской поселок.

.  .  .

Очень вредит "Питкяранте" одно обстоятельство, которое не мешало бы серьезно продумать руководству республики.

На северном побережье этот завод – крупнейший промышленный участок; здесь и жилищный поселок не мал – народ ведь лепится к заводу, здесь много молодежи, семейных. Но этот крупный центр не является одновременно районным центром, хотя, казалось бы, естественно должен стать им. Районный центр находится в двадцати семи километрах от завода, в Импилахти.

…И большой, крупный промышленный центр чувствует себя часто беспомощным.

В бытовом отношении это тоже бьет чувствительно: далеко универмаг; нет и фуражного магазина, а для рабочих, имеющих коров, это очень тяжелая вещь.

…Машина мчится на городские огни, словно чуя покой и отдых, как мы, задремывающие от избытка впечатлений…

Но сон прогнан. Мы на улицах чистого, хорошенького городка с коробочками нарядных построек – Сортавалы, иначе Сердоболя.

Пройти городок Сортавалу из конца в конец можно в какой-нибудь час. Но у него курортное расположение. Поднявшись на высокую гору, окаймленную парком, видишь с каменного парапета редкой прелести панораму на все четыре стороны горизонта. И все они – разные.

Волнистая линия мягких, зеленых холмов; темный бархат лесов и рощ; лягушечьи-яркие, светло-зеленые пятна полянок; залитые красным и голубым цветом склоны (иван-чай и лесные колокольчики!); россыпь игрушечных домиков, четкие желтые змейки дорог, колоннада заводских труб – и Ладога…

…Ни с горы, ни с пристани не увидишь того, чем гордится Ладожское озеро, – знаменитого острова Валаама. Туда ездят экскурсии, там сейчас расположен совхоз "Питкяранты", питающий все заводское население своими овощами. Там есть сельсовет и даже почта. Но несколько месяцев в году, когда уже начнет подмерзать озеро, но еще не замерзнет твердо, доступа туда нет.

.  .  .

Медленно разворачивается уже озерная панорама и тоже на все четыре стороны. Отходит игрушечный городок с его хорошенькими коробочками домов и чистенькими улицами; проплывают один за другим лесистые острова, уходит направо красивый берег…

.  .  .

Дальше на северо-запад, почти до границы Ленинградской области, идут основные молочно-животноводческие районы республики. Мы объездили два из них – Лахденпохья и Куркийоки…

.  .  .

…Все так же ходят и делают свое дело люди во дворике одинокого коттеджа, промелькнувшего перед вами на опушке леса… Как одиноко тут жить! Кто тут живет?

Оказывается, живут наши колхозники, волей-неволей используя оставшийся жилой фонд прежних мелких хозяйчиков, селившихся на расстоянии нескольких километров друг от друга. Очередная задача республики – и задача огромной важности – свезти эти одинокие дома в наши обычные деревни. Колхозники, расселенные так далеко друг от друга, очень страдают от этих просторов, мало утешаясь их красотой. Страдает и учительница в таком же одиноком и отдаленном здании школы. Наши советские крестьяне привыкли к общественному быту, необходимому для полноты личного быта, к избе-читальне, к клубу, где можно посмотреть кино и пьесу, послушать лектора, к столовой, к яслям, к детскому саду, ко встречам друг с другом, ко всему тому, что приближает жизнь деревни к жизни города, сглаживает различие между ними. И колхозники западных районов Карело-Финской республики говорят на собраниях: "Надо свозить хутора. Мы люди советские, не привыкли жить в берлогах. Мы в деревню хотим, на люди". Я не придумала слово "берлога". Именно так и назвали здешние колхозники старую мелкособственническую хуторскую усадьбу со всеми ее "удобствами".

…Назад, в Петрозаводск, мы возвращались уже по другой, северной дороге, мимо большого районного центра Ведлозеро.

.  .  .

Мариэтта Шагинян
Петрозаводск, июнь 1948 года