7.9.1941

Просидел с генералом вчера вечером с 20 до 24 часов, то есть четыре часа. На столе была бутылка рома. Смаковали. Полковникам пришлось обождать. Обговорили пройденные генералом этапы.

.  .  .

Этим утром встал в 6 и надиктовал машинистке-лотте то, что будучи вчера вечером с генералом записал карандашом на коричневой бумаге. Это материал для статьи об этапах генерала Талвела, заказанной мне Информационным отделом Ставки:

«Я ушёл на военную стезю, в Егерский батальон, из Финского коммерческого училища, в 1916 году юношей, которому едва исполнилось девятнадцать лет. За время Освободительной войны вырос до командира батальона, а после трёх повышений стал за три месяца майором. Мне был тогда 21 год. Мой батальон хорошо сражался. Никто не спрашивал о моём возрасте. Только после войны высшее руководство обнаружило и мою молодость и недостаток опыта. Так что мне не дали батальона в основных регулярных частях, а назначили командиром батальона пограничной охраны в Салми. Это назначение предопределило мой будущий жизненный путь. Думал сначала, что приехал в Сахару, но оказался в развитом обществе среди бойких и дружелюбных карелов. Мне стала дорога Восточная Карелия. Я слышал описания заграничной Карелии и её финского населения. В особенности слепой дед Сейсе, которого называли Салминским императором, разогрел своими рассказами мой интерес к Карельскому вопросу.

Весной 1919 года майор Г. фон Герцен планировал поход в Олонецкую Карелию. В моём лице он встретил рьяного добровольного сподвижника. Я получил под своё командование батальон или, точнее, костяк батальона, примерно 200 человек. Батальон должен был быть пополнен добровольцами из Олонецкой Карелии. Россия тогда находилась в состоянии хаоса.

Моей задачей было продвинуться из салминской деревни Орусъярви в сторону посёлка Пряжа и овладеть им. У нас были бои в Туломозере, Крошнозере, Маньге и Пряже, и за восемь дней мы выполнили нашу задачу. Первого мая мы выступили из Пряжи в направлении Петрозаводска.

В Ведлозере я, согласно первоначальному плану, попытался пополнить некомплектный финский батальон жителями Олонецкой Карелии, но деревенские старейшины разъяснили, что ни один дурак не пойдёт воевать добровольно. Однако они продолжили: "Когда приказывают, нам понятней", и я тотчас же сочинил "Закон о призыве", осуществил призыв, и прежде чем мы дошли до Пряжи, мой батальон был как бы укомплектован.

Герцен тем временем продвинулся вдоль прибрежной дороги до реки Олонка, и даже пересёк её, и в конце концов перешёл к обороне. Моя группа, северная Олонецкая, как её называли, оставалась в обороне в районе Пряжи. Она была усилена батальоном Маскула, продвинувшимся к Пряже из Суоярви.

Группа постепенно выросла в полк с артиллерийской батареей. Мы держали обширный фронт: 200 километров от Коткозера до Мунозера. К середине июня я сосредоточил свои силы для наступления на Петрозаводск. Подошёл к городу на семь километров. Произошло это в середине июня.

Но затем случилась высадка вражеского десанта в Видлице, в тылу южной группы. Мой полк был вынужден отойти к Сямозеру. Там бои продолжались ещё около месяца, но из-за отсутствия подкреплений эта попытка освобождения Олонецкой Карелии понемногу выдохлась и в начале 1920 года вся Карелия вновь оказалась у русских.

На заключительном этапе я был назначен командующим всем походом, а также членом Олонецкого комитета. В этом качестве я полгода проработал над организацией нового, более мощного похода. Писал памятные записки, формировал делегации, бегал по министерствам и иностранным представительствам, но все было впустую. В стране не было достаточного энтузиазма для решения Карельское вопроса. Таким образом, когда заключался Тартуский мир, у нас в Восточной Карелии не было ничего, кроме удерживаемых силами активистов Ребол и Поросозера. В Тартуском мире их разменяли на Петсамо, но хорошо, что хоть так.

Когда участники похода были распущены, я перешёл на армейскую службу.

В начале зимы в Восточной Карелии поднялись на бой сами карелы. Моя пылкая натура не позволила мне остаться сторонним наблюдателем. В начале декабря я отправился на фронт добровольцем.

Поначалу я занимался рейдами в южной части Олонецкой Карелии. Затем получил под своё командование так называемый Ребольский батальон из двух сотен человек, с которыми за десять дней овладел Реболами и Поросозером. После этого мне доверили также и части в Беломорской Карелии, которые находились в состоянии распада. Борьба, разумеется, уже изначально была признана безнадёжной. На этом этапе Советскому Союзу удалось сконцентрировать в Восточной Карелии тридцать тысяч человек против трёх тысяч необученных карел и незначительного числа финских добровольцев. Положение стало ужасным. Конечным результатом не могло стать ничего другого, кроме отступления в Финляндию. Но я отвёл своих людей назад в целости и сохранности.

И эта попытка освобождения Карелии тоже ушла в песок. После такого военное освобождение Карелии оставалось для меня, как и для других, только мечтой.

Когда было основано Карельское академическое общество, я в него вступил. Карельский вопрос, занимавший после Освободительной войны в моей голове чуть ли не центральное место, теперь превратился только в моё увлечение. Однако я участвовал в самых разных акциях и изо всех сил старался продвигать проблему карелов-беженцев. В моей душе не могла умереть великая идея моей юности: безопасность наших границ, объединение нашего племени, свобода карелов. Но я больше не верил в чудеса.

Однако чудо произошло. Я стоял 10 июля в Корписелкя и осознавал, что мне предстоит войти на земли моей юности. Так, вчера был взят Олонец, а сегодня мои передовые части приближается к Свири.

У меня хранится подлинное знамя Восточно-Карельского похода, которое женщины сшили во время боёв в Олонецкой Карелии. Оно двадцать лет провисело на стене моего кабинета. Оно развевалось во время безнадёжной зимней битвы за Восточную Карелию на флагштоке моего штаба. Оно здесь, со мной и я вновь подниму его рядом с финским флагом, чтобы ещё раз напомнить о мужестве и жертвах нашей молодости. Это будет конечная точка моей военной деятельности.»

Мартти Хаавио